Сурена заметил, что арабский царь расположился позади парфян, и позвал его:
– Абгар, царь Осроены, подойди поближе! Твоя помощь в этой победе была велика. Я хочу, чтобы ты насладился унижением римлян вместе с нами. Сядь рядом.
– Да будет славно имя твоё, визирь, – поклонился Абгар и встал с места. Лицо его выражало преданность и послушание, но глаза смотрели в землю. В это время на площади показались первые римляне. Они напоминали толпу оборванных и грязных людей, и совсем не были похожи на непобедимую армию. Их стали выводить на площадь.
– Убирай лишних! – приказал начальник конной стражи своим воинам. Те закричали и стали стучать палками по спинам пленных. Но быстро развести всех по клеткам не получилось. Согадай привёл сюда около тысячи человек и хотел сразу загнать всех в круг, но это оказалось невозможно. Римляне еле передвигались, поэтому потребовалось время, чтобы развести их и забить клетки до отказа, а лишних просто отогнать обратно, в подвалы. В центре площади осталось около тридцати человек. Сдерживая недовольство, вызванное такой задержкой, Сурена встал и обратился к старейшинам:
– Воины великого сатрапа Орода сейчас покажут вам, как они вселяли страх в сердца этих жадных римлян! – он махнул рукой, и парфяне натянули луки. Раздался лёгкий хлопок, и в воздух взметнулись несколько десятков стрел. Римляне от страха присели, но многие так и не смогли встать, пронзённые насквозь. Следующий выстрел уменьшил их количество ещё наполовину. Оставшиеся бегали вдоль забора, пока стражники под одобрительные крики толпы выталкивали их палками на середину. В конце концов, в живых остался только один, в которого чудом не попала ни одна стрела.
– Стой, – приказал Сурена. – Пусть повеселит нас! – он подозвал Согадая и что-то ему сказал.
– Кто хочет получить свободу?! – громко прокричал глашатай, говоривший на римском языке. Все замерли. В клетках – с тревогой, а под навесами – в предвкушении представления. Парфянские рабы, тем временем, уносили тела убитых с площади. – Визирь Сурена подарит жизнь тому, кто убьёт этого пленника! – громко произнёс он. Но со стороны клеток не раздалось ни звука. Глашатай обернулся к начальнику стражи, а тот – к визирю. Сурена кивнул, и из клеток вытащили десять римлян. Их поставили на колени и спросили ещё раз: – Кто хочет остаться в живых? Только один! Слышите, один!.. Останется в живых! Надо убить этого пленного. Только один, спешите! Остальных убьют прямо здесь! – он наскакивал на несчастных и тряс в воздухе мечом, нагоняя истерию. Но римляне молчали, испуганно глядя вниз. Тогда Согадай махнул рукой, и стражники наклонили к земле первого пленного. Удар, и тело без головы неуклюже завалилось на бок. Глашатай показал на него рукой и закричал: – Кто хочет умереть следующим?! Кто хочет умереть?! Один может спастись! Надо убить одного пленного!
Но оставшиеся как будто онемели. Так продолжалось до тех пор, пока в живых не остался всего один пленный. Когда стражник сделал в его сторону движение мечом, он с ужасом вскочил и хотел убежать, но споткнулся о тело убитого товарища и упал на спину. Несчастного охватил безумный страх, и он стал отталкиваться пятками от земли, стараясь отползти от приближающейся смерти. В этот момент разозлённый начальник стражи, выхватив окровавленный меч у воина, протянул его обезумевшему римлянину.
– Убей его! Убей! Возьми меч и убей. Визирь подарит тебе жизнь, – предлагал он, оскалив в хищной улыбке редкие жёлтые зубы. Пленного подняли с земли и освободили от верёвок. Потом вложили меч в руку и подвели к жертве. Худой и сутулый, он стоял, дрожа всем телом, и затравленно озирался вокруг, не понимая, что от него хотят. Было видно, что рассудок этого несчастного оказался не в силах выдержать такое напряжение. И тут второй римлянин, сделал шаг навстречу, схватил лезвие руками и приставил его к животу.
– Давай, – одними губами прошептал он, глядя в полные ужаса глаза своего товарища. Он сделал движение вперёд, чтобы помочь, и острое лезвие мягко вошло в дрогнувший живот. С улыбкой на губах несчастный упал на колени, а потом лицом прямо в пыль. Зрители неодобрительно зашумели. Им не понравился поступок жертвы.
– Выпускай! – махнул Сурена рукой и откинулся в кресле. В воздухе повисла напряжённая тишина, и несколько сотен человек замерли, ожидая, что произойдёт дальше. Какое-то время ничего не было слышно, а потом где-то вдалеке раздался раздражённый рык дикого зверя. По арене пробежала волна удивлённого шёпота. В проходах появились тигры из царского дворца. Зрители зашумели, громко выражая восторг.
Одинокий римлянин со страхом прижался к деревянному ограждению, но парфяне стали толкать его палками в спину и кричать, стараясь привлечь внимание тигров. Звери медленно вышли на площадь и остановились, наблюдая за борьбой у ограды. Они чувствовали запах крови, но не видели тел. Наконец, воинам удалось с силой оттолкнуть пленника далеко вперёд, и тот, не удержавшись, упал в лужу крови. Один из тигров, наклонив голову, приблизился к нему и стал обнюхивать. Пленный не выдержал и громко закричал. Затем вскочил и побежал прочь. Зверь сначала испуганно дёрнулся в сторону, но, увидев, что жертва убегает, опустил голову и сделал прыжок, другой… На третьем он настиг беглеца и сбил его с ног. Огромные клыки вцепились жертве в плечо, и до зрителей донёсся отчаянный крик. Но парфяне не дали животному разорвать мёртвое тело на части. Они отогнали тигров и быстро вытащили труп за ограду. По их замыслу, звери должны были оставаться голодными. Сурена недовольно повернулся к начальнику стражи:
– Согадай, совсем плохо. Скучно. Ты, что, специально их покормил? – Сурена нахмурился. Начальник стражи отчаянно замотал головой. На его лице застыл испуг. – Ладно, иди, найди там храбрых воинов. У себя, в Риме, они любят устраивать такие развлечения. Пусть теперь повеселят нас.
Согадай громко выкрикнул приказ своим воинам, и те вытолкали за ограждение ещё одного несчастного. Хищники, разозлённые тем, что у них забрали добычу, сразу же накинулись на него и стали рвать на части. Два тигра дергали кричащего римлянина за руку и ногу, а ещё два ходили кругами, дожидаясь своей очереди. Пятый стоял чуть дальше и бил себя хвостом по бокам. Когда звери добрались до горла, стражники снова отогнали их острыми копьями и, тем самым, опять лишили добычи. Третьего и четвёртого пленного постигла та же участь. Но зрелища не получилось. Сурена был мрачнее тучи. Он бросил в сторону начальника стражи косой взгляд, и тот сразу же поспешил к ограде.
– Эй, вы! – выкрикнул он, быстро добравшись до другой стороны арены и обводя римлян налитыми кровью глазами. – Великий Сурена желает увидеть настоящих героев. Кто не боится тигров? Выходите! – но все молчали. Пленные исподлобья смотрели на брызгавшего слюной парфянина, но никто не хотел стать кормом для голодных хищников. Тем временем стражникам удалось зацепить крюками последнее тело и вырвать его из лап зверей. Обезображенный труп вытащили за ограду и бросили под ноги его товарищей.
– Эй! Герои! Где ваш Красс? Пусть выходит! Где он? Прячется в обозе с гетерами? – громко кричал Согадай. Зрители изредка посмеивались, им хотелось зрелища, но пока ничего не получалось.
– От этих гетер произошли все парфяне, – вдруг раздался такой мощный и сильный голос, что даже Сурена услышал его и недовольно нахмурился. Но потом он усмехнулся и пробурчал:
– Ну что ж, хоть кто-то проснулся. И то хорошо.
Начальник стражи в этот момент уже был за оградой и пытался найти смельчака.
– Кто это такой смелый?! – рычал он. – Кто это?! Кто сказал?! Кто?!
– Я сказал! – таким же громким и необычайно глубоким голосом ответил кто-то из глубины толпы. Лаций стоял у самого забора, но он сразу узнал смельчака по голосу. Это был брат ветерана Мария, слепой певец. Парфянин бросился расталкивать пленных, пока перед ним не показалась высокая и худая фигура Павла Домициана. Согадай нахмурился, увидев, что тот смотрит на него невидящим взглядом поражённых слепотой глаз. Несчастный держался рукой за плечо товарища и не шевелился. Но начальника стражи это не волновало. Он был взбешён, и его душа жаждала крови. Согадай толкнул слепого певца в спину к проходу.
– Иди сюда, сын шакала и кобры. Я вырву твой язык. Сам вырву. И тогда тебя сожрут тигры. Кто его поводырь? – схватив на ходу ещё одного человека, он толкнул его к Павлу Домициану: – Веди его! Пусть скажет это тиграм!
– Я не боюсь тигров, – громко произнёс слепой, и все с удивлением уставились на него.
– Зачем он так? – пробормотал Варгонт. Они стояли у самого края арены и видели практически всё, что там происходит. Вскоре у жердей появилась худая фигура певца, которого вёл за собой дрожащий от страха пленный. Они вышли середину площади.
– Павел не боится смерти, как и его брат, хромой Марий, – тихо произнёс Лаций. – Он живёт песнями. Ты же знаешь.
– Да. Но тигры не поют. Он же ничего не сможет… – проскрежетал зубами Варгонт. Однако ответить Лаций не успел, потому что Павел Домициан, покрутив головой вокруг, ровным шагом направился к той части, где в окружении придворных сидел Сурена. За ним обречённо поплёлся «поводырь». Тигры рычали и ходили вокруг них кругами, но не прыгали.
– Ты кто? – спросил Сурена, когда тот остановился в пяти-шести шагах перед оградой.
– Меня зовут Павел Домициан Цэкус! – гордо ответил он.
– Ты что, слепой? – удивился Сурена.
– Да. Но я тоже воин. Римский воин.
– Да, я это вижу. Если бы римляне брали на войну зрячих, они бы лучше сражались, – усмехнулся он, и все придворные подхватили его шутку.
– Иногда слепые сильнее зрячих! – заявил Павел Домициан.
– Да? И когда же? Наверное, только в постели с гетерой! – рассмеялся Сурена. – Не ты ли возил у своего друга Рустия в обозе «Милетские рассказы»?
– Не я, – коротко ответил тот.
– Ну да, – усмехнулся Сурена. – Куда тебе. Ты же даже мужчину от женщины отличить не можешь. Только на ощупь, – он снова расхохотался и вместе с ним – все остальные.
– Зато я могу спеть, – ответил Павел. – Спеть о царском роде Аршакидов. Может, ты знаешь, что он происходит от милетских и ионийских гетер. И это не мешает им царствовать над парфянами!
Сурена нахмурил брови и сжал кулаки. Старейшины онемели от такой наглости. Никто не шевелился, и все взгляды были прикованы к этому похожему на кипарис человеку, который вот-вот должен был расстаться с жизнью. Сурена собирался что-то ответить, но римлянин набрал в лёгкие воздух и запел. Все замерли. Визирь тоже на мгновение замолчал, поражённый неожиданной силой и красотой его голоса. Но длилось это недолго. Начальник стражи кинулся к своим воинам, те стали толкать тигров длинными, заострёнными на концах палками, и раздражённые звери закружились по арене, злобно рыча и скаля жёлтые клыки. Однако их рычание было слышно только в те моменты, когда Павел Домициан останавливался, чтобы сделать вдох. Рядом с ним жался пленный-поводырь. Наконец, один из тигров несколько раз мотнул головой и присел на задние лапы. Было видно, что он собирается напасть сзади. И тут в толпе пленных произошло волнение. Варгонт, который до этого стоял и молча кусал губы, вцепившись в деревянные ограждения, вдруг не выдержал и метнулся вперёд. Вырвав у стоявшего неподалёку стражника палку, он перебросил её через ограду и сам прыгнул следом. Парфяне не успели даже опомниться. Зрители ахнули. Сурена с удивлением поднял брови. Его начинал раздражать этот дерзкий певец, но он не мог убить безоружного, хотя рука уже несколько раз поднималась, чтобы отдать приказ лучникам прервать его громкую песню. К счастью, почти никто не понимал того языка, на котором римлянин пел о милетских гетерах и парфянских царях. Появление невысокого коренастого человека в конце арены привлекло внимание Сурены, и он с любопытством стал наблюдать за его действиями. Похоже, хоть кто-то среди римлян не выдержал и решил показать свою смелость. А это было именно то, чего ждали сейчас все окружающие.